
Лидия БОЙКО
Родилась 10 февраля 1946 года в селе Триполье недалеко от Киева.
Детство Лидии прошло в непростое послевоенное время. Родители жили и работали в Киеве, где не хватало ни еды, ни жилья. До третьего класса она воспитывалась у бабушки под Черниговом — этот период остался для неё самым светлым воспоминанием детства. Позже вернулась в Киев, где окончила школу.
С юных лет увлекалась математикой и физикой, мечтала стать астрономом или физиком-ядерщиком. Также любила музыку, училась играть на баяне и активно участвовала в школьных постановках.
После школы поступила на физико-математический факультет Киевского государственного университета, но через год поняла, что её истинное призвание — сцена. Она прошла конкурс и поступила в Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени И.К. Карпенко-Карого, который окончила в 1969 году.
После окончания учёбы была распределена в Русский драматический театр в Днепре. Затем работала в Новокузнецком, Тульском и Ставропольском театрах.
В 1976 году была приглашена в Москву в Театр на Таганке. Работа с выдающимися режиссёрами, такими как Юрий Любимов и Анатолий Эфрос, стала для неё уникальной школой актёрского мастерства. Именно там она полностью осознала смысл знаменитой фразы: «Люби искусство в себе, а не себя в искусстве.»
В 1990 году эмигрировала в Канаду, поселившись в Торонто. Стала частью русскоязычного театрального сообщества, сотрудничала с театральной студией Ольги Шведовой. За годы своей карьеры сыграла множество ролей в классических и современных пьесах, а также снялась в нескольких фильмах.

ГРЕГОРИ: Здравствуйте, уважаемые телезрители, это программа «Час интервью», я Грегори Антимони. Я с большим удовольствием представлю мою сегодняшнюю гостью — актрису Лидию Бойко. Спасибо, что вы пришли, откликнулись на наше приглашение. Я знаю, что недавно у вас был день рождения, как вы его отметили?
ЛИДИЯ: Дома с мужем.
ГРЕГОРИ: Как обычно?
ЛИДИЯ: Как обычно, ничего особенного.
ГРЕГОРИ: А как в детстве было?
ЛИДИЯ: Я не помню.
ГРЕГОРИ: Да ладно.
ЛИДИЯ: Ну, знаете, как в детстве... Ребенок послевоенный. Во-первых, я воспитывалась у бабушки в деревне.
ГРЕГОРИ: А где это было?
ЛИДИЯ: Это было на Украине. Под Черниговом, деревня. Мои родители в Киеве были, а я с бабушкой в деревне. Особого ничего не было, я даже не помню мои дни рождения, когда я была маленькой. Я не помню их просто.
ГРЕГОРИ: Почему не с родителями?
ЛИДИЯ: Родители зарабатывали деньги, они работали, и потом снимали крохотную-крохотную комнатку в каком-то доме на Подоле, ну просто, как гардероб такой маленький, там просто некуда было… И только в третьем классе меня уже забрали от бабушки, но жизнь у бабушки я очень хорошо помню — замечательная жизнь была, хотя очень тяжелая. И потом уже после третьего... Честно, я не помню свои дни рождения, ни одного в детстве. Очень тяжелая жизнь была.
ГРЕГОРИ: И подарков не помните?
ЛИДИЯ: Подарки? И подарков нет. У меня какая-то ваза осталась, помню, в четвертом классе мне дети подарили эту вазу.
ГРЕГОРИ: Мое детство тоже прошло, ну правда, не в деревне, хотя был период… Мои родители были врачами, после института они колесили по городишкам и селам Украины. Я был единственным ребенком, поэтому у меня какое-то впечатление в общем осталось, хотя, признаюсь, за исключением одного случая, я своих дней рождений тоже не помню. Помню, что было довольно голодно. Вот это я помню.
ЛИДИЯ: Из детства я помню, во-первых, как меня бабушка на Пасху водила. Раннее утро, мороз, церкви не было. Церковь была недалеко от нашего дома, но в ней была электростанция и баня. Вот это я отлично тоже помню.
ГРЕГОРИ: Баня?
ЛИДИЯ: Баня и электростанция были в церковном храме, в этом помещении. Туда верующие люди, естественно, в баню не ходили. И вот это я помню — как бабушка меня водила на Пасху в страшный мороз. Знаете, таким платком окутывала и тащила… Просто была изба большая, масса народа, душно, дико душно, свечи горят. Вот это у меня воспоминания детства. А бабушка у меня не жила с дедушкой, и однажды дедушка подарил мне… Просто я рассказываю, насколько тяжелой в общем-то была жизнь. Дедушка подарил мне три рубля, а я пошла в магазин и купила себе маленький примус детский, и бабушка со мной не разговаривала неделю за то, что я потратила эти три рубля на детский примус... Бабушка в колхозе работала. А я помню, что должна была рвать траву, чтобы кормить корову вечером, когда она приходит…
ГРЕГОРИ: У бабушки корова была?
ЛИДИЯ: У бабушки была корова, была и свинья, но это не значит, что мы жили в достатке. Наоборот, было очень тяжело. В течение дня мне нужно было нарвать две корзины травы, чтобы кормить корову, когда она вернётся с пастбища. Конечно, я рвала как могла — немного нарву, потом вспушу траву, чтобы казалось больше… Вот такие у меня воспоминания.
ГРЕГОРИ: На каком языке говорила ваша бабушка?
ЛИДИЯ: На украинском. Но когда приезжала в Киев, могла говорить и по-русски. Родители тоже говорили и так, и так — иногда на украинском, иногда на русском.
ГРЕГОРИ: А вы говорите на мове?
ЛИДИЯ: Да, могу, розмовляю. К тому же я окончила театральный институт имени Карпенко-Карого, где обучение шло на украинском языке. Правда, после окончания я сразу уехала работать в русский театр в Днепропетровске. Первый год играла в Днепропетровском русском театре, а потом переехала в Новокузнецк.
ГРЕГОРИ: Ну хорошо, мы к этому ещё вернёмся. А школа в вашем селе была нормальная?
ЛИДИЯ: Да, наверное, обычная школа, как и везде.
ГРЕГОРИ: Вы её тоже не особо помните?
ЛИДИЯ: Помню, как на Новый год мне сделали костюм снежинки. Бабушка сшила его из марли, а сверху была какая-то марлевая фата.
ГРЕГОРИ: То есть вы были снежинкой.
ЛИДИЯ: Да, какой-то снежинкой. А ещё помню, что когда я училась в первом-втором классе, меня приглашали в детский сад в роли Деда Мороза. Видимо, у меня был громкий голос. Я там декламировала: Не ветер бушует над бором...
ГРЕГОРИ: До Снегурочки дело не дошло?
ЛИДИЯ: Нет.
ГРЕГОРИ: К третьему классу вы переехали к родителям в Киев. Это вы помните хорошо?
ЛИДИЯ: Да, хорошо.
ГРЕГОРИ: Какая у вас была семья?
ЛИДИЯ: Мама работала бухгалтером, а папа был геологом. Правда, какое-то время он не жил с нами, а потом вернулся. У меня тогда были проблемы с лёгкими, врачи обнаружили какое-то затемнение, и в тот период как раз шло гонение на медиков. Тогда все говорили: "Это врачи виноваты, довели ребёнка до такого состояния".
ГРЕГОРИ: Вам было пять лет?
ЛИДИЯ: Да. Меня отправили в санаторий, и как раз там я впервые увидела папу после разлуки. Мне сказали: "Твой папа приехал". И вот он выходит из-за стены дома... Потом началась обычная жизнь — бедная, но стабильная. До восьмого класса мы жили так, а потом получили квартиру, переехали на Чоколовку, и я продолжила учёбу.
ГРЕГОРИ: А чем вы занимались, кроме учебы?
ЛИДИЯ: Гимнастикой. Я была мастером спорта по художественной гимнастике.
ГРЕГОРИ: Я думал, по спортивной.
ЛИДИЯ: Нет, по художественной гимнастике. В спортивную меня не взяли, потому что по структуре тела я не подходила. Но я очень рада, что занималась художественной гимнастикой. В школе моими любимыми предметами была физика. В принципе, я хотела стать ядерным физиком… Нет, даже астрономом или заниматься ядерной физикой. Поэтому математика у меня шла хорошо. После школы я поступила в Киевский университет на физмат и закончила первый курс. Вы помните этот старый корпус Киевского университета? Я не помню улицу, но здание было красное. Его покрасили в красный цвет, потому что там были какие-то расстрелы… Я не знаю точно, не буду утверждать. Стены там такой толщины! Когда заходишь, чувствуешь, будто попал в склеп. И вот это давящее красное… Оно так на меня воздействовало, что я решила: всё-таки не буду физиком, а стану актрисой.
ГРЕГОРИ: У вас были хорошие отношения с родителями?
ЛИДИЯ: Да, хорошие, но я не могу сказать, что у нас были тёплые, дружеские отношения, как это часто описывают. Родители были заняты зарабатыванием денег, чтобы прокормить семью, чтобы выжить в той непростой ситуации.
Потом мама провела два года в тюрьме. Она работала бухгалтером в какой-то деревне, кажется, в Триполье. Главный бухгалтер её подставил, и маму посадили. Тогда меня забрали к себе тётки, мамины сестры. Я уже жила в Киеве. А папы в это время не было. Я была ещё совсем маленькой. Вообще, у меня не очень хорошо сохранилась хронология событий… Я не дружу с хронологией своей жизни, вспоминаю отдельные моменты.
ГРЕГОРИ: А тот момент, когда мама вернулась из тюрьмы, вы помните?
Лидия БОЙКО: Нет. Не помню. Она просто вернулась, и жизнь пошла дальше. Даже не знаю, была ли я тогда у бабушки или уже в Киеве, наверное, всё-таки у тёток.
ГРЕГОРИ: Если бы вас сегодня спросили, было ли ваше детство счастливым, что бы вы ответили?
Лидия БОЙКО: Детство… Оно всегда кажется счастливым, когда его вспоминаешь. Но если честно, анализируя свою судьбу и понимая, какие у меня были способности, я осознаю, что не смогла добиться большего именно из-за своего детства. Я росла с жуткими комплексами. Например, когда школа куда-то выходила, все дети одевались красиво, а у меня всегда было что-то очень скромное и бедное. Это, наверное, и сформировало мой характер — быть в стороне, не высовываться, быть такой «мышкой». Но при этом я всегда чувствовала, что во мне есть что-то большее. Именно поэтому я и пошла в актрисы.
ГРЕГОРИ: Актёрская профессия требует уметь показать себя, быть ярче других. Это ведь всегда соперничество.
ЛИДИЯ: Да. Но знаете, самое сложное состояние на сцене — это когда ты выходишь и понимаешь, что можешь всё. Ты лучшая, ты способна сделать это. Но если в голове вдруг мелькает мысль: «А вдруг есть кто-то лучше? А вдруг я не смогу? А если что-то пойдет не так?» — всё. На этом всё заканчивается. Так же было у меня и в гимнастике. Почему мне так помогла Оля? Потому что она поверила в меня. Она дала мне такие роли, которые помогли мне почувствовать себя свободной на сцене. В последнем спектакле «Гарольд и Мод» я ощущала, что могу делать всё, что угодно, что бы Оля ни попросила.










ЛИДИЯ: А вот с детства я это не вынесла, к сожалению. То есть зажим был, постоянный страх, что я не то делаю.
ГРЕГОРИ: А в институт вы сразу поступили, в театральный?
ЛИДИЯ: В театральный? Ну, я в университете была, потом в институт поступала по зачётке университетской, потому что мои документы были в университете…
ГРЕГОРИ: Ну да, но показ-то всё равно был какой-то по профессии?
ЛИДИЯ: Да, конечно. У нас был театральный кружок в школе, помню, мы играли Комсомольск-на-Амуре, по-моему, такая пьеса или как-то иначе называлась.
ГРЕГОРИ: Город на заре.
ЛИДИЯ: Город на заре, правильно, я там играла какую-то роль. Руководила этим кружком женщина, чей муж был педагогом в Киевском театральном институте. Наверное, ей понравилось, как я играю, она рассказала ему, и когда я проходила показы, он был в комиссии. Такой мэтр был, и он тогда сказал педагогам, которые меня брали на первый курс… а сам он вёл второй: Если вы её не возьмёте, я беру её на второй курс. Поэтому, конечно, показ был, как и в любом институте — три тура, масса людей на каждое место. Но я поступила довольно легко, и это, конечно, самые лучшие годы в жизни.
ГРЕГОРИ: Учёба?
ЛИДИЯ: Учёба в институте вспоминается очень хорошо. Я помню, как мы на Рождество ходили колядовать. Это интересный момент — я не запоминаю хронологию, но самые яркие моменты остаются. Мы собирались группой студентов, одевались в костюмы, брали мешки и ходили петь "Щедрик, щедрик, щедривочка"… В Писательский дом пришли, выходит писатель, говорит: Ой, дякую вам. От вам моя книжечка на память. И кладёт в мешок. Мы смотрим: книжечка… Голодные студенты, а он книжечку нам дал! А потом пошли к родителям одного из наших студентов в Дарнице. Вот это было замечательно — как нас приняли, угощали. Такие вот воспоминания.
ГРЕГОРИ: Человеческая память устроена не по хронологии. Вспыхивают какие-то моменты… Ну хорошо, вы закончили институт, и куда дальше?
ЛИДИЯ: В Днепропетровский русский театр.
ГРЕГОРИ: Они вас пригласили?
ЛИДИЯ: Нет, мы сами поехали туда показываться. Играли сцену из Маскарада Лермонтова, последнюю сцену. Я играла Нину. Режиссёр нас взял. А летом мы поехали на биржу в Москву, тогда существовала актёрская биржа. Там был выпускник Ленинградского института Валя Ткач, его назначили главным режиссёром в Новокузнецкий театр, и он набирал труппу молодых актёров. Он меня взял, уговорил.
Я приехала бог знает куда, уехала с Украины в далёкий Новокузнецк, а там у него режиссёром был Юра Погребничко. Вы его знаете?
ГРЕГОРИ: Хорошо знаю.
ЛИДИЯ: Вот это был мой звёздный час в Новокузнецке.
Валя поставил Разбойники, я там играла главную роль. Потом Юра ставил, я у него играла Миледи в Трёх мушкетёрах, Золотую карету…
Но буквально через полгода в театр перестали пускать прессу, почему-то. А ещё через полгода, через шесть-семь месяцев, театр закрыли. То есть театр сам остался, но нашу труппу закрыли.
ГРЕГОРИ: А с чем это было связано?
ЛИДИЯ: Это был очень современный театр, замечательный, с очень хорошими спектаклями. Но он уже был не рутинный, не старый театр, а совершенно новый, с молодыми ребятами… Как это всегда бывает.
ГРЕГОРИ: Я не очень понял, кому это могло мешать?
ЛИДИЯ: Не знаю.
ГРЕГОРИ: Какой это был год?
ЛИДИЯ: 1969, 1970.
ГРЕГОРИ: Кому-то это не понравилось.
ЛИДИЯ: Потом назначили других людей. Юру и Валю либо уволили, либо они ушли сами. На место главного режиссера пришел Радул, может быть, вы с ним встречались. А директором стал Борат. В конце сезона я уехала — сначала в Тулу, а потом в Ставрополь. По сути, я просто последовала за Валентином, потому что считала его своим режиссером, он уже был в Ставрополе. А затем, когда мы были на гастролях во Владимире, туда приехал помощник Любимова — Глаголев. Он увидел меня в спектакле, а также обратил внимание на Мишку Лебедева.
ГРЕГОРИ: Борис вас приметил.
ЛИДИЯ: Да. И пригласил нас на просмотр к Любимову. Это был 1975 год, а в январе 1976-го мы уже переехали из Ставрополя.
ГРЕГОРИ: Вы немало поездили.
ЛИДИЯ: Да.
ГРЕГОРИ: А в каком спектакле вы играли главную роль?
ЛИДИЯ: "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты". Это как раз Ткач поставил, вскоре после убийства Аренды. Он поставил этот спектакль еще до Захарова. Валя выстроил всю постановку так, будто действие происходит на стадионе, в который тогда загнали людей. Весь спектакль разыгрывался в этой атмосфере, и можно представить, в каком состоянии были зрители. Когда, например, Охаре отрубали руки — это была постановка не на уровне мюзикла, а на уровне…
ГРЕГОРИ: То есть элементов мюзикла там не было?
ЛИДИЯ: Нет, ничего подобного. Это был мощный, наполненный поэтический спектакль, но не мюзикл. Музыка использовалась как фон, а если и были зонги, то они звучали не как традиционные музыкальные номера, а больше как драматические вставки.
ГРЕГОРИ: Хорошо, значит, вас заметил Борис Глаголин, второй режиссёр Театра на Таганке. И что было дальше?
ЛИДИЯ: А дальше мы с Мишкой приехали на Таганку. Я очень хотела туда попасть… Ещё в институте я читала отрывки из "Антимиров", мне это безумно нравилось. Режиссёры в нашем театре тоже пытались ставить нечто подобное. Я даже не помню, читала я на украинском или русском… Думаю, всё-таки на русском. Помню фразу: "Их величеством поразвлечься прёт народ от Коломны".
ГРЕГОРИ: А Воскресенский вам нравился?
ЛИДИЯ: Да, нравился, хотя не всё. Но особенно мне было интересно то, что связано с Любимовским театром. Думаю, у нас был полный текст "Антимиров".
ГРЕГОРИ: А вообще, к этому моменту что вы знали о Театре Любимова? Вы наверняка слышали о нём.
ЛИДИЯ: Когда я была в Новокузнецке, меня наградили поездкой в Москву как лучшую актрису. Там был ещё Володя Лычагин, он потом остался в Ставрополе. В Москве мы пошли в театр и попали на Деревянные кони. Помню, наш режиссёр Валентин Ткач рассказывал, что смотрел этот спектакль и сравнивал Аллу Демидову со Спенсером Трейси — настолько потрясающей была её игра.
ГРЕГОРИ: По-моему, "Деревянные кони" вышли в 1974 году.
ЛИДИЯ: Я не помню точно. Может, я смотрела их в Туле, может, в Ставрополе… Но точно знаю, что Новокузнецк у меня ассоциируется с этим спектаклем. До того как я попала на Таганку, я уже видела "Деревянные кони" и "Товарищ, верь". "Товарищ, верь" — это гениальный спектакль.
ГРЕГОРИ: Это и мой любимый.
ЛИДИЯ: И мой тоже. Когда Ванька Дыховичный шёл между рядами...
ГРЕГОРИ: И топтал всех по ногам…
ЛИДИЯ: Это было потрясающе! Все спектакли были невероятные. А сценография кареты… Решение Давида Боровского — это было что-то фантастическое. Этот спектакль потряс меня до глубины души.
ГРЕГОРИ: Ну хорошо, вы попали в этот легендарный театр, куда стремилась не только вся Москва, но и мыслящее человечество того времени, включая иностранцев. Высоцкий, Филатов, Золотухин, Демидова — все рядом. Как вы себя ощущали?
ЛИДИЯ: Скованно, тяжело. У меня никогда не возникало ощущения, что я рядом с Высоцким или Демидовой и из-за этого чувствую себя хуже. Если я чувствовала себя неуверенно, то это было связано исключительно со сценой — страх что-то сделать не так, страх перед репетицией. В жизни у меня нет авторитетов, перед которыми я испытывала бы благоговейный трепет. Я просто уважала их, смотрела на них, оценивая их талант — где они сильнее, где слабее. Но какого-то особого пиетета перед актерами у меня не было. А вот перед Любимовым… его, по-моему, боялись все. Это даже не страх в привычном смысле, а нечто другое.
ГРЕГОРИ: В чем это проявлялось?
ЛИДИЯ: Я играла в спектакле "Перекресток" по Быкову.
ГРЕГОРИ: Неудачный, кстати.
ЛИДИЯ: Я сыграла всего один раз. Там был мощный монолог, сложная декорация, страшно было даже просто ходить, чтобы не свалиться. После спектакля я подошла к Любимову, а он сказал: «Не надо никогда играть на пределе, биться в потолок».
ГРЕГОРИ: На грани?
ЛИДИЯ: Да. Всегда нужно оставлять запас. И добавил: «Будем репетировать». Но я запомнила его взгляд. Если актер его не интересовал, он смотрел на него мертвым голубым глазом. Это было ужасное ощущение — ты будто исчезал для него.
ГРЕГОРИ: И вы чувствовали это на себе?
ЛИДИЯ: В театре я занимала свое место, свою нишу, но в число любимых актеров я не входила. Я существовала там скорее потому, что сама шла вперед, что-то пробовала, добивалась каких-то ролей. Изменилось это слишком поздно. В 1990 году, перед нашим отъездом, был Капустник. Его организовали Веня Смехов и Николай, а Любимов неожиданно подключился и стал приходить на репетиции.
ГРЕГОРИ: Это уже после возвращения Любимова?
ЛИДИЯ: Да. Мы уже должны были уезжать в Канаду, но пока еще ехали через Австрию. И вот после Капустника он мне вдруг сказал: «Репетируй, что хочешь». Я ответила: «Спасибо». Но я уже знала, что уезжаю, и не говорила ему об этом. А потом увидела приказ, что меня назначили на роль матери Раскольникова, которую играла Демидова. Тогда я подошла к нему и сказала: «Я уезжаю. Вы считаете, что мне стоит начинать репетировать?» Он ответил: «Нет, смысла нет. Ты правильно делаешь, что уезжаешь. Здесь ничего хорошего не будет».
ГРЕГОРИ: И вас устраивало это положение?
ЛИДИЯ: Да. Мне нравилось быть в театре, делать то, что я делаю, стараться воплотить его замыслы. Но к большим ролям я никогда не стремилась. Честно говоря, даже не хотела бы — это слишком большая ответственность. С детства я не привыкла делать что-то грандиозное.
ГРЕГОРИ: Чем отличался репетиционный процесс с Юрием Петровичем от работы с другими режиссерами?
ЛИДИЯ: Прежде всего, он четко знал, чего хочет. Он видел форму спектакля, сцен, и это меня привлекало. Мне не нужно было, чтобы меня направляли — я сама должна была наполнять образ. Он вел актера, но только в том русле, которое ему было нужно, не позволяя растекаться мыслью по древу. Эта точность и уверенность в том, что он делает, были поразительными. Именно поэтому его театр жил и продолжает жить — он знал, куда поставить актера, а как тот наполнит роль — это уже его дело. Главное было — не растеряться.
Когда я приехала, шла репетиция обмена, и мне сразу дали роль, которую играла Вика Радунская. Я одна, в Москве никого нет, и вот первая репетиция… Я вышла на сцену, и у меня возникло такое же ощущение, как когда я впервые увидела отца после долгой разлуки.
На такой волне наполненности я сыграла сцену, а репетиции только начинались. Подошел Великин, кто-то еще, и сказали: «Теперь он будет тебя мастерить». А я же не знала тогда, что это значит. Когда у актера что-то получается, он садится на него и начинает работать, до бесконечности, пока не «вылепит» то, что ему нужно. Но он этим сильно зажимал актера. Надо было дать свободу, ведь если актер понял задачу — оставь его в покое. Но нет, он продолжал, потому что видел результат.
На следующей репетиции я вышла, и уже того ощущения не было. А у меня такая натура, что я не могу повторяться — если на одной репетиции сыграла так, то на следующей должна как-то иначе. А это уже отсутствие школы. Если у тебя нет школы, если ты не умеешь закреплять результат, ты не станешь по-настоящему хорошим актером. И все — я начала делать не то. Он сразу: «Вика на сцену». И вот так все как-то изменилось...
ГРЕГОРИ: Почему, на ваш взгляд, у любимовских спектаклей такая долгая жизнь?
ЛИДИЯ: Потому что у них была мощная форма. Каждый актер мог наполнить ее своим содержанием. Форма — это основа. Без нее спектакль разваливается. Конечно, со временем он все равно меняется, но рушится уже из-за актеров, которые не могут дать ему необходимую наполненность.
Юрий Петрович был невероятно талантлив. Я не люблю слово «гений», но он был по-настоящему великим режиссером.
ГРЕГОРИ: Я бы поспорил.
ЛИДИЯ: Это невозможно оспорить…
ГРЕГОРИ: В этом театре было три равнозначные фигуры: Юрий Петрович, Давид Боровский и Высоцкий. Все по-разному… Но еще важной составляющей была атмосфера. В отличие от других театров, вокруг «Таганки» существовало интеллектуально мощное окружение. Там были выдающиеся писатели, поэты, ученые, лучшие умы страны. Вы это ощущали?
ЛИДИЯ: Конечно! Было чувство причастности, даже если ты не входил в художественный совет. Ты видел этих людей, мог с ними общаться… И это было невероятно. Я даже не знаю, как это объяснить. Может быть, гордость? Что ты здесь, среди них…
Но опять же, я уже говорила — у меня нет преклонения перед авторитетами.
ГРЕГОРИ: Помните обсуждения после спектакля «Владимир Высоцкий», когда его запретили?
ЛИДИЯ: Да, у меня даже есть полная стенограмма этих обсуждений.
ГРЕГОРИ: А лично вы чувствовали, что театр могут закрыть?
ЛИДИЯ: Все вокруг были уверены, что этого не случится, поэтому у меня не было ощущения, что театр могут закрыть. Совсем не было. Люди, которые общались с Петровичем и с другими, кто-то что-то знал, кто-то предполагал, но все говорили: «Нет, этого не будет». Я не знаю, на чем они основывались, может, это было просто их внутреннее убеждение. Точно так же, как когда они говорили: «Юрий Петрович вернется». На каком основании? Где были предпосылки? Но они были уверены. Я не чувствовала, что театр могут закрыть, ни на секунду.
ГРЕГОРИ: А вот эти годы без него?..
ЛИДИЯ: Я не понимала отношение ребят к Эфросу. Совсем не понимала. Я глубоко уважала Эфроса как режиссера. Это был не мой театр, я не его актриса, но я его уважала. А встретили его так… Веня Смехов, Леня… они ушли из театра. Считали, что…
ГРЕГОРИ: Но они ушли все по разным причинам, скажем так.
ЛИДИЯ: Да, при Эфросе. А когда говорят, что «вся труппа» его отвергла, вот сейчас читаю комментарии – ничего подобного. Только часть.
ГРЕГОРИ: Вся труппа – это что?
ЛИДИЯ: Что все его не приняли, гнобили…
ГРЕГОРИ: По-моему, это вранье.
ЛИДИЯ: Какие-то интриги… Я ничего такого не видела. Ушли несколько человек – их право. Они не хотели работать с этим режиссером.
ГРЕГОРИ: Первым ушел Давид Боровский.
ЛИДИЯ: Да. Но когда говорят, что вся труппа восприняла Эфроса в штыки – это неправда.
ГРЕГОРИ: А каким вы запомнили Высоцкого?
ЛИДИЯ: Однажды мой муж пришел в театр и услышал, как где-то за спиной разговаривает Высоцкий. Он говорит: «Я повернулся, а там совсем не так…». Когда я приехала в театр, многие рассказывали о том, каким он был раньше – более открытым, дружеским. Что он мог подойти, сказать: «О, иди, послушай новую песню…» Но тогда, когда я уже пришла, этого не было. Он всегда приходил, и все вокруг будто бы немного напрягались, словно собирались с мыслями. Потому что он очень серьезно относился к репетициям и ко всему, что делал. Это чувствовали все. Так что у нас с ним было просто: «Здравствуйте» и «До свидания». У нас никогда не было особых разговоров.
ГРЕГОРИ: А с кем вы подружились за время работы на Таганке?
ЛИДИЯ: Моими подругами были девушки из нашей гримуборной — Лида Савченко, первая жена Лёни, Лена Корнилова, Лена Габец. Мы все хорошо ладили, а с Таней Жуковой у нас вообще были замечательные отношения. Кстати, у меня и Маши Полицеймако день рождения в один день. Мы были очень дружны, наша гримуборная была особым местом, где все поддерживали друг друга. Но если говорить о самых близких подругах, то сейчас это Лена Габец и Таня Иваненко. Мы до сих пор созваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками. Хотя, конечно, прошло уже 30 лет с тех пор, как я уехала, и у каждого теперь своя жизнь.
Грегори АНТИМОНИ: Ну вот, если подвести итог этой Таганской эпопеи, вашей истории, все таки как бы вы оценили? Вот вы попали в такой театр и в общем заметного следа вы там не оставилили, правда?
Лидия БОЙКО: Да. Но он оставил заметный след в моей жизни.
Грегори АНТИМОНИ: Вот я об этом хотел сказать.
Лидия БОЙКО: Это была моя школа. Вот это была школа. Если бы я с такой школой и приехала в другой театр и если бы я с такой школы приехала на Таганку, то совсем по-другому сложилась моя жизнь. Мне очень нравился…Вы помните, как мы с Димкой в “Высоцком”, это первый, потом Любимов это снял, карабкались…: Если друг оказался вдруг… А потом: Едешь ли в поезде, в автомобиле… Мы с ним пели. Это все было замечательно, причем начинала опять же так как это интервью со мной, то я о себе говорю сейчас. Начинала очень тоже, а потом Ленька.. Лида Савченко говорит, Ленька пришел с репетиции и сказал, что тебя все лучше и лучше и лучше получается. Вот, и с Ниной мы пели эту песню Правда и ложь.
Грегори АНТИМОНИ: Ну она не вошла потом в спектакль.
Лидия БОЙКО: На первом спектакле была, а потом он это снял, и это правильно потому что спектакль был очень длинный, очень длинный и надо было его сокращать, надо было главное…
Фрагмент спектакля: “Владимир Высоцкий”
Грегори АНТИМОНИ: Это все-таки в вашей жизни наверно самое главное.
Лидия БОЙКО: Да. Юра Погребничко ведь поставил провинция Вампиловска он ее поставил, вернее так он репетировал и сдавал Юрию Петровичу, я играла соседку у него и вот тут…Да, вот еще после этого спектакля Юрий Петрович сказал Галине Николаевне, которая зав труппы была нашей: напрасно я гнобил ее все эти годы. Но спектакля так и не вышел. Всем он не нравился, ну Юрия Погребничко режиссерское виденье- это абсолютно в противовес Юрию Петровичу, там даже… Это ближе к Эфросу, это и с Эфросом тоже, у него совершенно совершенно свои какие-то завихрени. У него же сейчас свой театр в Москве.
Грегори АНТИМОНИ: У Погребничко? Я знаю. Юрий Петрович примечал таких разных людей, и они были в общем все вокруг него, хотя были совершенно разные. Никто не шел вот в его стилистике, но их всех поддерживал. И тот же самый Анатолий Васильев…
Лидия БОЙКО: Мы с Васильевым репетировали, когда… Но все, что они репетировали не выходило. Мы Клод, по моему, и Баню репетировали с Васильевым, он ставил, но все это было на репетиционном процессе, все это потом не куда не шло, но я хочу сказать, что конечно театр самое главное это для меня в жизни сделал. В восьмидесятом году, в семьдесят девятом, мы были на гастролях в Минске и я познакомилась со своим мужем, мы поженились и у нас дочка.
ГРЕГОРИ: А чем занимается ваша дочь?
ЛИДИЯ: Она не имеет никакого отношения к театру. Училась в Лондоне, в Онтарио, в колледже. Сейчас живет на Бермудских островах — вышла замуж и уехала туда. У меня недавно родился внук — восемь, уже девять месяцев. На Бермудских островах каждый март проходит фестиваль. Они приглашают музыкантов, певцов, композиторов, оперных исполнителей, в основном из Америки и Канады. Организация идет весь год, а потом сам фестиваль. Вот этим она и занимается.
ГРЕГОРИ: Готовясь к нашей встрече, я подумал, что у вас все-таки счастливая актерская судьба.
ЛИДИЯ: Очень.
ГРЕГОРИ: Я бы отметил два момента. Конечно, Театр на Таганке — это незабываемый опыт для каждого, кто с ним соприкоснулся. Но у вас, в эмиграции, актерская судьба продолжилась. И это поразительно. Давайте об этом немного поговорим.
ЛИДИЯ: Вы слышали о Владимире Прохорове, регенте русской церкви?
ГРЕГОРИ: Нет.
ЛИДИЯ: Он был регентом в церкви, царствие ему небесное. Ранее работал музыкальным руководителем в театре Захарова, но был человеком разносторонне талантливым. Именно он предложил делать концерты. Так все и началось — сначала музыкальные вечера с Володей. Я тоже немного играла на гитаре, пела. Потом мы стали разыгрывать сценки и делали это регулярно.
Конечно, как и все, кто приезжает сюда, я должна была работать. Работала в магазине "Арбат" на Хай-Парке. Однажды ко мне пришла женщина, рассказывала, что подбирает актеров. Это оказалась Оля. Но я тогда не сказала, что я актриса, — разговор был не обо мне.
Позже она мне позвонила, а я говорю: "Вы вчера были у меня в магазине, мы с вами разговаривали." Она удивилась: "Правда?" И я согласилась участвовать в ее первом спектакле. Это были "Три новеллы", там играли Володя Прохоров, ее муж Валя и я. Так началось мое сотрудничество с Олей. Время от времени мы ставили что-то новое. Например, "Любовь и Золотая книга", где я играла Екатерину II. Но это происходило редко, у меня не было времени — работа, дом, а жили мы далеко, в Мархэме. Сейчас у нее своя студия, иногда я помогаю, работаю с ее учениками. Раньше у нее было три группы: младшая, средняя и старшая. Теперь остались только младшая и средняя. Недавно она уезжала в Москву, и я две недели репетировала с ее учениками.
ГРЕГОРИ: Вас не смущает… не хочу употреблять слово второсортность, но некоторая ограниченность этих постановок? Маленькая аудитория, спектакль идет пару раз и все.
ЛИДИЯ: Это замечательно! Мне кажется, я бы уставала от постоянных повторов. Наверное, если бы я работала в кино (а я не очень люблю сам процесс съемок), это было бы идеальным вариантом для меня — сыграть один раз и все. Я не хочу повторять, мне достаточно сыграть один раз.
ГРЕГОРИ: Но тогда что останется?
ЛИДИЯ: Ничего. А зачем что-то должно оставаться?
ГРЕГОРИ: Но ведь хочется?
ЛИДИЯ: Нет, совсем не хочется. Может, это идет из детства, не знаю. Многие, пережив трудности, стараются что-то доказать себе и миру. У меня этого не было. Меня ничего не смущало. Я была счастлива работать в Таганке и делать то, что делала. Я видела, что со временем меня стали ценить, и мне этого было достаточно. Оля как-то сказала: "Еще одна талантливая актриса здесь пропадает."
Это было, кажется, во время гастролей с "Борисом Годуновым", на фестивале в Англии, за кулисами. Но я никогда не чувствовала, что я какая-то погибающая актриса. Абсолютно.
ГРЕГОРИ: А вас не смущает, что в театре Ольги Шведовой всего два профессиональных актера с соответствующим образованием и опытом?
ЛИДИЯ: Вы сейчас "Берегитесь автомобиля" вспоминаете? Нет, меня это не смущает. Если бы я могла что-то изменить, может быть. Но раз я согласилась, значит, меня это устраивает.
ГРЕГОРИ: Но вы находите общий язык с непрофессиональными актерами?
ЛИДИЯ: Конечно! Они замечательные, работают с полной отдачей. Кто-то более талантлив, кто-то менее, но все стараются. Если ты выходишь на сцену и думаешь: "Он говорит не так, как мне хотелось бы", то тебе лучше не выходить на сцену. Если партнер подает реплику не так, играй за двоих. Это моя актерская позиция.
ГРЕГОРИ: Если бы вы могли вернуться в Таганку и выбрать любую роль из тех спектаклей, в которых вы участвовали, что бы это было?
ЛИДИЯ: Перед отъездом я думала об этом. Если бы он начал ставить "Дон Жуана"… Как назывался спектакль?
ГРЕГОРИ: "Маленькие трагедии".
ЛИДИЯ: Да, "Маленькие трагедии". Я бы хотела сыграть то, что делала Наташа Цвирко. Когда он сказал мне "Репетируйте что хотите", я хотела ответить, что хочу именно это. Но так как я знала, что через месяц уезжаю, я ничего не сказала.
ГРЕГОРИ: Ну что ж, спасибо, что пришли. И напоследок я вам скажу: "Репетируйте, что хотите."
ЛИДИЯ: Спасибо большое.
ГРЕГОРИ: Я знаю, что вы любите другие цветы, подсолнухи, но их не было. Недавно у вас был день рождения, и просто за то, что вы пришли...
ЛИДИЯ: Спасибо. Я люблю и тюльпаны.
ГРЕГОРИ: У нас в гостях была актриса Лидия Бойко. А я прощаюсь с вами до следующей субботы. Всего доброго!








